Предыдущая Следующая
– А там Боженька, Варварушка… Боженька там, –
меняя под ребенком пеленки, ласково говорила Пистимея, остро поблескивая
глазами. – Подрастешь вот и молиться ему будешь.
– Ну да, Боженька… Галки одни летают там, –
нередко вставлял Федька.
Пистимея качала головой или грозила сыну обрубленным пальцем
и говорила сурово:
– Вот заложит поганую глотку, так узнаешь, кто там…
Убирайся с моих глаз!
– А ты открой ворота, я уйду… Вечно на замке держите!
– Какие замки тебя удержат, козла бездомного! –
ворчала Пистимея, возясь с дочерью. – В избу ступай! А то отец вон уйдет
тебе!
Федьку действительно замкнутые тесовые ворота давно уж не
держали. Он просто‑напросто, едва улучал минуту, перелезал в любом месте
через плетень и убегал из дому до самого вечера. Варька же так и выросла за
плетнем. Тогда в колхозе уже были детские ясли, но Пистимея носить туда ребенка
наотрез отказалась. Пока кормила грудью, на общественные работы почти не
ходила. А потом просила нянчить Варьку то одну, то другую старуху.
Подрастая, девочка все чаще и чаще подходила к плетню,
смотрела сквозь его дыры на улицу так же подолгу, как на небо.
– А чего ты? Пойдем, – перемахивая через плетень,
сказал однажды Федька, когда девочке было года четыре.
– А как я? – спросила она, задирая головенку.
– Вот еще… давай пересажу, да и все. Чтобы матка не
увидела только…
Но, хотя Федька был на восемь лет старше сестры, пересадить
ее через высокий плетень не мог.
– Ладно, – сказал он Варьке. – Да не хнычь
ты… Завтра я вон там, на огороде, дырку в плетне проделаю. Поняла?
… Бессчетное количество раз заделывал Устин Федькины лазы.
Только заплетет таловыми прутьями дырку в одном месте, Федька тотчас проделает
в другом.
– Э‑э, черт, да что это за дети! Хоть глухим
заплотом всю усадьбу обгораживай! – вскипел в конце концов Устин. – И
эта мокроносая свиристуха от дома отбилась. Взять бы их обоих да стукнуть
голова об голову!..
Пистимея словно испугалась, что Устин тотчас же выполнит
свою угрозу, схватила дочку, прижала к себе:
– Что говоришь‑то, одумайся! Долго ль, в самом
деле, ребенка с ума свихнуть? Не трогай ты ее, не пугай мою касатушку. Уж я
сама как‑нибудь с ней, сама…
… Высоким и глухим забором обносить свой дом Устин не стал.
Сына все равно не удержал бы никакой забор, а дочь, испуганная, пришибленная,
сидела в самых дальних комнатах дома с книгой в руках и слабеньким детским
голоском бубнила: «Да будет свет, – приказал Бог, – и стал свет… И
назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. И
сотворил Бог рыб больших и вечную душу животных… И увидел Бог, что это хорошо…
И был вечер и было утро: день пятый…»
Предыдущая Следующая