Сайт поклонников творчества Нины Руслановой NinaRuslanova.ru

Kinoafonya.ru Главная

Kinoafonya.ru Биография

Kinoafonya.ru Творческая биография

Kinoafonya.ru Фильмография

Kinoafonya.ru Кадры из фильма "Ванечка"
Kinoafonya.ru Кадры из фильма "В ожидании чуда"
Kinoafonya.ru Кадры из фильма "Будьте моим мужем"
Kinoafonya.ru Кадры из фильма "Афоня"
Kinoafonya.ru Кадры из фильма "У реки"
Kinoafonya.ru Кадры из других фильмов

Kinoafonya.ru Статьи

Kinoafonya.ru Баннеры и друзья

Kinoafonya.ru

Предыдущая Следующая

 

Глава 11

 

Смирнов работал в районе всего второй год. До этого он служил в армии. Отечественную войну начал зеленым лейтенантом – только‑только вышел из пехотного училища, – кончил полковником, командиром полка, кавалером чуть ли не всех орденов Советского Союза.

Когда смолкли последние залпы последней войны, Петру Ивановичу далеко не было еще и тридцати.

– Ну и башка у тебя! – говорили офицеры при каждом новом назначении Смирнова или при новом награждении орденом. – Наполеон – и только!

Возле исклеванных пулями серых колонн рейхстага кто‑то из друзей обнял его и прогудел в уши:

– Еще полгода повоевать – в генералы бы вышел, дьявол.

Но по тем гудящим огнем, хлещущим кровью годам его награды и его военная карьера не были чем‑то необычным. Однако он не думал о наградах, не придавал им значения.

А однажды, когда женщина‑хирург из медсанбата, собираясь ампутировать изрешеченную правую руку Смирнова, сказала, вероятно, чтобы поднять его дух: «Поздравляю, майор. Из штаба сообщили, что вас представили к награждению орденом…» – он, пересиливая боль, заорал, не дав ей кончить:

– Катитесь вы со своим орденом! На черта мне орден?! Мне рука нужна! Вы мне руку спасите! Вы меня рукой наградите! – И, каким‑то чудом приподняв висевшую, как плеть, перебитую руку, сжал ее в кулак. – Мне этой рукой стрелять надо… врага душить… вот так, как Полинку Одинцову… мою Полинку… невесту мою, задушили, как отца и мать… здесь, в этой деревне…

И потерял сознание.

Женщина‑хирург, теперешняя жена Петра Ивановича, проговорила, придя в себя от изумления: «Если не спасу ему руку – лучше застрелиться». – «Вера Михайловна, это невозможно, – сказал один из врачей. – Это ведь не рука уже, мертвая конечность. Она держится только на лоскутах кожи… Единственное разумное – ампутация». – «А вы видели когда‑нибудь, что мертвая рука поднимается, как живая, сжимается в кулак?» – «Видел, и вы видели… Это предсмертная судорога…» – «Да, если человек умирает… А он только потерял сознание. Готовьте к операции…»

Операция продолжалась около четырех часов. Потом Вера Михайловна вышла из палатки, пошла между пепелищ, из которых торчали одни трубы – все, что осталось от деревни Усть‑Каменки, сожженной немцами при отступлении. Уцелевшие жители рассказали ей, что майор Смирнов родом из этой деревни, что немцы расстреляли отца и мать Смирнова.

– Он, Петруха‑то, единственный у них сын, – говорил Вере Михайловне желтый от голода старик со спутанной, свалявшейся в клочья бородой. Говорил, стоя посреди бывшей деревенской, вероятно уютной и тенистой когда‑то, улицы, опершись о костыль, медленно, часто останавливаясь и глубоко дыша, будто поднимался на высокую гору, – Когда приходили от него письма, всей деревней их читали: лейтенант, дескать, Петюха ротой командует… Родителям писал он часто, а чаще ей, Полинке. Светлая была девушка. Получит письмо, идет в холмы – эвон какие они у нас высокие да гладкие. Лесов‑то у нас нет, одни холмы. Уйдет и поет… И все знают – письмо, значит, получила. Тянемся мы все, как телята, к смирновской хате. Ждем, когда напоется Полюшка. Спустится она с холмов – читает от слова до слова. И про любовь там, и про войну – все, говорю, от слова до слова читает… И плачет. Вишь ты, какое оно дело, – то пела, а теперь плачет. Светлая была… Петюха‑то хотел после окончания военной школы свадьбу справить. Да не успел приехать даже после обучения. Вместо свадьбы – на фронт. Да‑а… А потом немец к нам пришел, не стало писем. Староста объявился у нас, чернявый такой живоглот, не из наших. И где такой хоронился до сей поры? В тюрьме, однако, держали таких. Все посмеивался, черными молниями пошпаривал людей. Натерпелись от него – не дай Бог. Полинка уже не пела боле. А он, староста, узнал откуда‑то про ее песни, посадил однажды под замок. Ровно неделю голодом морил. Потом выпустил на людную улицу, говорит: «Москву взяли германские войска. Пой песню для сего случая, булку хлеба дам». Она и запела…


Предыдущая Следующая
 
Сайт создан в системе uCoz