Предыдущая Следующая
загораясь румянцем, - я бы доказала Петру
Александровичу...
- Виноват, вы
не сию минуту хотите открыть эту дискуссию?
- вежливо
спросил Филипп Филиппович.
Глаза женщины
загорелись.
- Я понимаю
вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем... Только я, как
заведующий культотделом дома...
-
За-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович.
- Хочу
предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила несколько
ярких и мокрых от снега журналов, - взять
несколько журналов в пользу
детей Германии. По полтиннику штука.
- Нет, не
возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на
журналы.
Совершенное изумление выразилось
на лицах, а
женщина покрылась
клюквенным налетом.
- Почему же вы
отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не
сочувствуете детям Германии?
- Сочувствую.
- Жалеете по
полтиннику?
- Нет.
- Так почему
же?
- Не хочу.
Помолчали.
- Знаете ли,
профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если
бы вы не были европейским светилом, и за
вас не заступались
бы самым
возмутительным
образом (блондин дернул
ее за край
куртки, но она
отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще разъясним,
вас следовало бы
арестовать.
- А за что? -
с любопытством спросил Филипп Филиппович.
- Вы
ненавистник пролетариата! - гордо сказала женщина.
- Да,
я не люблю
пролетариата, - печально
согласился Филипп
Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась
дверь в коридор.
- Зина, -
крикнул Филипп Филиппович, - подавай
обед. Вы позволите,
господа?
Четверо молча
вышли из кабинета,
молча прошли приемную,
молча
переднюю и слышно было, как за ними закрылась тяжело
и звучно парадная
дверь.
Пес встал на
задние лапы и
сотворил перед Филиппом
Филипповичем
какой-то намаз.
3
На
разрисованных райскими цветами тарелках с
черной широкой каймой
лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные
угри. На
тяжелой
доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке,
обложенной снегом, -
икра. Меж тарелками
несколько тоненьких рюмочек
и три хрустальных
графинчика с разноцветными
водками. Все эти
предметы помещались на
маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся
к громадному резного
дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и серебряного
света. Посреди
комнаты - тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой
скатертью, а на ней
Предыдущая Следующая